Неточные совпадения
— Я
очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в нем Кити и которая так не шла ему. — Дупелей не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать
рано. Вы не устанете? Ты не устал, Стива?
— Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он
рано уехал и был еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его
очень жаль.
Первый день я провел
очень скучно; на другой
рано утром въезжает на двор повозка… А! Максим Максимыч!.. Мы встретились как старые приятели. Я предложил ему свою комнату. Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!..
— Ты имеешь
очень хороший вид. Но уже немножко седой. Так
рано…
Ночевал у Елены, она была выпивши,
очень требовательна, капризна и утомила его, плохо и мало спал, проснулся с головной болью
рано утром и пошел домой пешком.
Проснулся
рано, в настроении
очень хорошем, позвонил, чтоб дали кофе, но вошел коридорный и сказал...
На другой день Райский утром
рано предупредил Крицкую запиской, что он просит позволения прийти к ней в половине первого часа, и получил ответ: «Charmee, j’attends» [«
Очень рада, жду» (фр.).] и т. д.
При морозе идти против ветра
очень трудно. Мы часто останавливались и грелись у огня. В результате за целый день нам удалось пройти не более 10 км. Заночевали мы в том месте, где река разбивается сразу на три протоки. Вследствие ветреной погоды в палатке было дымно. Это принудило нас
рано лечь спать.
Утром я проснулся
рано. Первая мысль, которая мне доставила наслаждение, было сознание, что более нести котомку не надо. Я долго нежился в кровати. Затем оделся и пошел к начальнику Иманского участка Уссурийского казачьего войска Г.Ф. Февралеву. Он принял меня
очень любезно и выручил деньгами.
Отец
рано заметил, что она стала показывать ему предпочтение перед остальными, и, человек дельный, решительный, твердый, тотчас же, как заметил, объяснился с дочерью: «Друг мой, Катя, за тобою сильно ухаживает Соловцов; остерегайся его: он
очень дурной человек, совершенно бездушный человек; ты с ним была бы так несчастна, что я желал бы лучше видеть тебя умершею, чем его женою, это было бы легче и для меня, и для тебя».
Марья Алексевна начала расспрашивать его о способностях Феди, о том, какая гимназия лучше, не лучше ли будет поместить мальчика в гимназический пансион, — расспросы
очень натуральные, только не
рано ли немножко делаются?
Я спал дурно и на другое утро встал
рано, привязал походную котомочку за спину и, объявив своей хозяйке, чтобы она не ждала меня к ночи, отправился пешком в горы, вверх по течению реки, на которой лежит городок З. Эти горы, отрасли хребта, называемого Собачьей спиной (Hundsrück),
очень любопытны в геологическом отношении; в особенности замечательны они правильностью и чистотой базальтовых слоев; но мне было не до геологических наблюдений.
Он женился
рано, по любви; жена его, моя мать, умерла
очень скоро; я остался после нее шести месяцев.
В 1827 я привез с собою Плутарха и Шиллера;
рано утром уходил я в лес, в чащу, как можно дальше, там ложился под дерево и, воображая, что это богемские леса, читал сам себе вслух; тем не меньше еще плотина, которую я делал на небольшом ручье с помощью одного дворового мальчика, меня
очень занимала, и я в день десять раз бегал ее осматривать и поправлять.
Тихо выпустила меня горничная, мимо которой я прошел, не смея взглянуть ей в лицо. Отяжелевший месяц садился огромным красным ядром — заря занималась. Было
очень свежо, ветер дул мне прямо в лицо — я вдыхал его больше и больше, мне надобно было освежиться. Когда я подходил к дому — взошло солнце, и добрые люди, встречавшиеся со мной, удивлялись, что я так
рано встал «воспользоваться хорошей погодой».
Породы уток так разнообразны величиной и перьями, селезни некоторых пород так красивы, и осенью все они так бывают жирны, что я и не в молодых летах
очень любил ходить за ними по реке
рано утром, когда мороз сгонял утиные стаи с грязных берегов пруда, даже с мелких разливов, и заставлял их разбиваться врозь и рассаживаться по извилинам реки Бугуруслана.
Все три породы кроншнепов прилетают не
рано, в половине и даже в исходе апреля; сначала летят большими стаями
очень высоко, так что их не видно, а слышен только особенный, звучный крик, который, однако, не так протяжен, как в то время, когда они займут свои постоянные летние квартиры — зеленые степи.
Я редко встречал охотников, которые бы видали пролетных бекасов, и я сам один раз только в жизни видел весною,
рано поутру, бекасиную стаю, пролетевшую
очень высоко.
Никто из охотников не нахаживал его гнезд, но все знают, что в осенний пролет (то есть в августе) фифи появляются несравненно в большем числе: очевидно, что они возвращаются с молодыми. Их убивать иногда по нескольку вдруг. Мясо их нежно и вкусно, хотя никогда не бывает
очень жирно; впрочем, они так
рано пропадают, что им некогда разжиреть.
Весною я встречал поплавков
очень не
рано и всегда небольшими стайками.
Одного убьешь, а другие сидят кругом спокойно; но напуганные частою стрельбою становятся
очень сторожки и подпускают в меру только
рано утром, пока голодны.
Лошадей нет;
очень еще
рано; взойди, пожалуй, в трактир, выпей чаю или усни.
В зиму 1909 года в районе Императорской Гавани снега выпали
рано, что
очень беспокоило орочей.
— Да и я бы насказал на вашем месте, — засмеялся князь Фердыщенке. — Давеча меня ваш портрет поразил
очень, — продолжал он Настасье Филипповне, — потом я с Епанчиными про вас говорил… а
рано утром, еще до въезда в Петербург, на железной дороге, рассказывал мне много про вас Парфен Рогожин… И в ту самую минуту, как я вам дверь отворил, я о вас тоже думал, а тут вдруг и вы.
Вы меня там
очень просто можете застать или
рано утречком, или часов около восьми вечера.
Проснувшись, или, лучше сказать, очувствовавшись на другой день поутру,
очень не
рано, в слабости и все еще в жару, я не вдруг понял, что около меня происходило.
Мы ездили туда один раз целым обществом, разумеется, около завтрака, то есть совсем не вовремя, и ловля была
очень неудачна; но мельник уверял, что
рано утром до солнышка, особенно с весны и к осени, рыба берет
очень крупная и всего лучше в яме под вешняком.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях
очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так
рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Только на седьмой день, довольно
рано утром, добрались мы до Неклюдова и подъехали к крыльцу
очень странно построенного дома Кальпинских, всего в двадцати верстах от Багрова.
На другой день после второго спектакля,
рано утром, доктор получил записку от Майзеля с приглашением явиться к нему в дом; в post scriptum’e [Приписке (лат.).] стояла знаменательная фраза: «по
очень важному делу». Бедный Яша Кормилицын думал сказаться больным или убежать куда-нибудь, но, как нарочно, не было под руками даже ни одного труднобольного. Скрепя сердце и натянув залежавшийся фрачишко, доктор отправился к Майзелю. Заговорщики были в сборе, кроме Тетюева.
Верховцевы сходили по лестнице, когда Лидочка поднималась к ним. Впрочем, они уезжали не надолго — всего три-четыре визита, и просили Лидочку подождать. Она вошла в пустынную гостиную и села у стола с альбомами. Пересмотрела все — один за другим, а Верховцевых все нет как нет. Но Лидочка не обижалась; только ей
очень хотелось есть, потому что институтский день начинается
рано, и она, кроме того, сделала порядочный моцион. Наконец, часов около пяти, Верочка воротилась.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия в острог, я лежал на нарах и думал о чем-то
очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый, в этот раз ничем не был занят, хотя еще было
рано спать. Но у них в это время был свой мусульманский праздник, и они не работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже о чем-то думал. Вдруг он спросил меня...
— И
очень даже
рано, — отвечала, смеясь, хозяйка.
Дни стояли невыносимо жаркие. От последнего села, где Туберозов ночевал, до города оставалось ехать около пятидесяти верст. Протопоп, не
рано выехав, успел сделать едва половину этого пути, как наступил жар неодолимый: бедные бурые коньки его мылились, потели и были жалки. Туберозов решил остановиться на покорм и последний отдых: он не хотел заезжать никуда на постоялый двор, а, вспомнив
очень хорошее место у опушки леса, в так называемом «Корольковом верху», решился там и остановиться в холодке.
— Да. Батюшка
очень его полюбил. — Она задумчиво и печально улыбнулась. — Говорит про него: сей магометанин ко Христу много ближе, чем иные прихожане мои! Нет, вы подумайте, вдруг сказала она так, как будто давно и много говорила об этом, — вот полюбили друг друга иноплеменные люди — разве не хорошо это? Ведь
рано или поздно все люди к одному богу придут…
— Почти что дочь, если она не брыкается, — сказал Проктор. — Моя племянница. Сами понимаете, таскать девушку на шхуне — это значит править двумя рулями, но тут она не одна. Кроме того, у нее
очень хороший характер. Тоббоган за одну копейку получил капитал, так можно сказать про них; и меня, понимаете, бесит, что они, как ни верти, женятся
рано или поздно; с этим ничего не поделаешь.
Хотя было
рано, Филатр заставил ждать себя
очень недолго. Через три минуты, как я сел в его кабинете, он вошел, уже одетый к выходу, и предупредил, что должен быть к десяти часам в госпитале. Тотчас он обратил внимание на мой вид, сказав...
Понятно, что все это
очень хорошо и необходимо в домашнем обиходе; как ни мечтай, но надобно же подумать о судьбе дочери, о ее благосостоянии; да то жаль, что эти приготовительные, закулисные меры лишают девушку прекраснейших минут первой, откровенной, нежданной встречи — разоблачают при ней тайну, которая не должна еще быть разоблачена, и показывают слишком
рано, что для успеха надобна не симпатия, не счастье, а крапленые карты.
— Ничего, — говорит, — не знаю зачем, а только
очень сожалели, что не застали, даже за головы хватались: «что мы, говорят, теперь генералу скажем?» и с тем и уехали. Обещали завтра
рано заехать, а я, — говорит, — сюда и побежал, чтоб известить.
Влас. Все брюнеты
рано женятся, а метафизики — слепы и глухи…
очень жаль, что они владеют языком!
Около Москвы совсем напротив: особенно
рано весной, выметав икру (и особенно в реке Воре, Дмитровского уезда), щуки берут
очень часто не только на земляного, но даже на маленького навозного червяка.
— Но знаете, чего я
рано или поздно добьюсь? — продолжает бывший сортировщик, лукаво щуря глаза. — Я непременно получу шведскую «Полярную звезду». Орден такой, что стоит похлопотать. Белый крест и черная лента. Это
очень красиво.
Андрей Ефимыч лег на диван, лицом к спинке, и, стиснув зубы, слушал своего друга, который горячо уверял его, что Франция
рано или поздно непременно разобьет Германию, что в Москве
очень много мошенников и что по наружному виду лошади нельзя судить о ее достоинствах.
Со всем тем было все-таки
очень еще
рано.
— Да, но еще
рано, вот и гуляю до двенадцати. День
очень хорош, десять градусов.
Долинский тоже лег в постель, но как было еще довольно
рано, то он не спал и просматривал новую книжку. Прошел час или два. Вдруг дверь из коридора
очень тихо скрипнула и отворилась. Долинский опустил книгу на одеяло и внимательно посмотрел из-под ладони.
Я
очень любил, проснувшись
рано утром, слушать их простодушные беседы, в которых Тит с милой наивностью становился на уровень Маркелыча, выслушивая его новости и суждения и делясь с ним, в свою очередь, собственными соображениями, пускаясь порой и в научные толкования.
— Случай или судьба, как хотите, заставили меня купаться
очень недалеко отсюда,
рано утром.
Прошел год, другой — о Романе Прокофьиче не было ни слуха ни духа. Ни о самом о нем не приходило никаких известий, ни работ его не показывалось в свете, и великие ожидания, которые он когда-то посеял, рухнули и забылись, как забылись многие большие ожидания,
рано возбужденные и
рано убитые многими подобными ему людьми. Норки жили по-прежнему; Шульц тоже. Он
очень долго носился с извинительной запиской Истомина и даже держался слегка дуэлистом, но, наконец, и это надоело, и это забылось.